Тяжесть навалилась на его спину – мощно, но как-то аккуратно, ничего не ломая и не корежа. Лаврушин почувствовал, что его приподнимают, оттаскивают от ручья. Потом отпускают.
Лаврушин, опершись локтями о землю, приподнялся. Огляделся. Восьминог, облизываясь своим раздвоенным ярко-фиолетовым языком, лежал метрах в пяти в стороне, искоса поглядывая на жертву. Трое четвероруков остановились поодаль.
«Эх, если бы по честному, я бы каждого из них одним ударом», – непонятно для чего хорохорясь перед самим собой, подумал Лаврушин.
Четверорук неторопливо поднял бластер. Черный зрачок уставился в лицо землянина.
«Эх, как глупо жизнь кончается», – подумал Лаврушин и неожиданно для себя крикнул:
– Стреляй, фашист четверорукий! Всех не перестреляешь!
Ослепительный свет. Потом тьма.
Судя по положению солнца на небосклоне, очнулся Лаврушин часа через три.
Он как тигр был спеленат в крепкую сеть, закрепленную на двух шестах. Недалеко от него в том же положении висел Степан. Вид у него был нарочито беззаботный, очнулся он пораньше своего товарища.
– Ты жив? – прошептал Лаврушин.
– А ты не видишь?
– Думал, пристрелили тебя злыдни. Даже жалко немного стало.
– Ох, спасибо. Кто бы мог подумать.
– Я бы никогда не подумал.
Друзья, несмотря на отчаянность положения, начали точить лясы. Чувствовали они себя неплохо. Как после обычного сна.
Степан начал лениво насвистывать песню Высоцкого «Охота на волков».
Шесты возвышались с краю просторной поляны. С другой ее стороны стоял космический корабль. Больше всего он походил на слегка помятую банку из-под пива в десять метров высотой. Его цвет копировал цвет окружающей среды.
– Мимикрия, – сказал Степан, заметив, куда устремлен взор друга. – Корабль-шпион.
– Ага, – хмыкнул Лаврушин. – Агрессоры с Венеры. Давно ждали.
– На допрос потащат.
Однако допрашивать их никто не собирался.
Восьминог, положив на передние лапы тяжелую голову и вывалив на траву длинный язык, дремал у звездолета. Двое четверорукое собирали что-то вроде складных стульев. Один, в черных очках, разлегся на траве, пялясь в голубое небо. Еще один вытаскивал из люка какие-то банки, свертки и коробки. По огромным синим ушам пришельцев от дуновения ветра пробегала рябь, как по водной глади.
Одеты гости из космоса были в разноцветные комбинезоны. Одежда была старая, потертая. У одного на зеленом колене сияла лимонно-желтая заплата. У другого по спине шел грубый шов.
Вскоре земляне уже могли различать их. Один был толще других, второй – худее, очкарик прихрамывал на правую ногу. Физиономии были сытые и нахальные.
– Высшая цивилизация, – заворчал Лаврушин. – Сброд какой-то!
– Ага. Пивом в розлив с такими мордами торговать, – согласился Степан.
Расставив стулья полукрутом и разложив свертки, толстый и длинный пошли к деревьям. У длинного в руке сверкнул предмет, похожий на зубную щетку. «Зубная щетка» прошлась по стволу тонкой березки, дерево, срезанное как бензопилой, упало. Его распилили на дрова.
– Лес портят, – произнес Лаврушин.
– Да уж, – с каким-то мрачным, скрытым от посторонних пониманием произнес Степан.
– Костер, наверное, хотят запалить.
– Не без этого.
– И зачем им костер? – протянул Лаврушин, пытаясь поймать ускользающую мысль. И вдруг его как током пронзило.
– Сожрут!
– Ага, – нарочито беззаботно согласился Степан.
– Зажарят и сожрут!
Солнце закатилось за лес, перед уходом плеснув на небо ведро алой краски, которую вскоре пожрала тьма. Лес наполнялся ночными звуками.
Несколько часов пришельцы не вылезали из звездолета. Земляне висели на шестах. Мышцы страшно затекли. Лаврушин пытался раскачивать «гамак» в надежде на то, что шесты обломятся, но увлечься подобными бесплодными попытками ему не дали. Восьмилап приподнял бегемотообразную морду и беспокойно засвистел.
– Во, отдохнули, людоеды, – сказал Степан.
Люк распахнулся, и из звездолета высыпала развеселая компания. Они расселись на стульях вокруг поленьев. Восьмилап подполз к ним на брюхе. Толстый одобрительно похлопал по золотой шкуре. Худой чиркнул «зубной щеткой» по деревяшкам, и взметнулся огонь.
По-домашнему потрескивали поленья. Красный огонь бросал блики на физиономии пришельцев. Лаврушин, старый турист, обожал костры и знал в них толк.
Но от этого костерка веяло пожарищами инквизиции.
Костер горел все сильнее и сильнее. Неужели правда сожрут? Лаврушин воспринимал происходящее, как отгороженное бронированным стеклом. Ему не верилось в то, что представало перед ним. Такого не могло быть. Их не могли вот так по подлому сожрать!
Пришельцы начали разворачивать свертки и выкладывать разноцветные кубики, кидать их в рот. Тщательно пережевывая пищу, они лениво пересвистывались.
Неожиданно Лаврушин осознал, что улавливает мысли пришельцев. Скорее всего, «Чебурашки» общались друг с другом как посредством свиста, так и с помощью телепатии. Мысли эти были наполнены целым океаном малопонятных символов и неясных картин. Но время от времени будто высвечивались четкие изображения: звездное небо; далекий и вместе с тем такой близкий дом; а потом ясная, как на слайде, картина – Лаврушин и Степан сидят в трехкомнатной клетке, обставленной шикарной мебелью, с телевизором, со столом, заваленным деликатесами, а мимо прохаживаются четырехрукие, восьминогие, шестиглазые, безголовые и еще черт знает какие существа.
«Не съедят, – с облегчением подумал Лаврушин. – В зоопарк посадят», – с ужасом понял он.